Чур, мы в домике!

 

   Вот иные говорят: "Я не люблю Пушкина". Или ещё того хуже: "Я к нему равнодушен". Противоестественные фразы. Всё равно что сказать: "Мне не мило, что Земля круглая" или: "Мне не нравится, что у меня целых 32 зуба (по крайней мере, было когда-то)" Так случилось. И это гармония.

   Солнце и Луна расставлены в космосе таким образом, что нам кажется, будто они одинаковой величины. Благодаря этому мы живём. Отодвинь немного Солнце - и прекратятся наши тела. Отодвинь Пушкина - прекратятся наши души.
   Он задуман природой, как хрусталик в глазу. Смотрите, люди, на мир, пожалуйста! Не стесняйтесь.

Однажды, во время своего путешествия в Петербург 2008 года мы случайно забрели на дачу Пушкина в Царском Селе. Все туристы, как правило, скучены возле дворца, возле парка и Лицея, там же и фотографируются. А здесь тишина, как в 19 веке. И домик ничем не примечательный.

   Надо ли говорить о том, что мы оказались единственными посетителями этого скромного непопулярного музея. Старушки-смотрительницы и хранительницы пришли в восторг, чуть ли не под руки провели нас по всем комнатам. На втором этаже - святая святых, куда ноге человека ступать ни в коем случае нельзя, ленточкой перегорожено. Кабинет Александра Сергеевича.

   Здесь он сочинял. Запивал водой из кувшина, заедал любимым крыжовенным вареньем, рецепт которого - отдельная русская народная сказка.

   Есть такой анекдот (а может быть, и правду люди говорят), будто бы в один из знойных летних дней пришёл кто-то из друзей Александра Сергеевича его навестить. А Пушкин творит, Пушкин у себя дома. Кругом жарко и Пушкин жаркий. Вот он и разделся абсолютно. Вдохновение у него. Воду пьёт, варенье ест, как ни в чём не бывало.

   Человек, понятное дело, смутился. Явился не зван, не прошен, а поэт-то голый! Но русскому гению хоть бы что. "Ничего, - говорит. - У нас в Африке все так ходят."

   С Пушкиным мы дома. Уютно с ним. Хоть летом, хоть зимой - всё равно. Все его произведения  соединены между собой тайными тропами, шаткими мостиками, летучей паутиной. Читаешь себе на здоровье "Зимнее утро", а в нём - маленькое окошечко, протопленное нагретым старинным пятаком в наросшей на стекле корке льда. "Вечор, ты помнишь, вьюга злилась..." Глазок в параллельный мир, в другое стихотворения, в зазеркальный вариант "Зимнего утра", имя которому "Зимний вечер."

   Жизнеутверждающий ямб чудесным образом преображается в протяжный, стонущий хорей. Свет уступает место тьме, призыв становится напевом, бодрость сменяется непереносимой тоской.

                                       Буря мглою небо кроет.

                                       Вихри снежные крутя;

                                       То как зверь она завоет,

                                       То заплачет, как дитя.

                                       То по кровле обветшалой

                                       Вдруг соломой зашумит.

                                       То, как путник запоздалый,

                                       К нам в окошко застучит.

Рядом с лирическим героем теперь в качестве милого друга не юная красавица-жена, а старушка-няня.

                                       Наша ветхая лачужка

                                       И печальна и темна.

                                       Что же ты, моя старушка,

                                       Приумолкла у окна?

                                       Или бури завываньем

                                       Ты, мой друг, утомлена,

                                       Или дремлешь под жужжаньем

                                       Своего веретена?

Интересно то, что герой стихотворение тормошит няню точно так же, как и друга прелестного из "Зимнего утра": "Не спи! Не спи!" Только он не волочит пожилого человека немедленно на природу -  навещать поля пустые и леса, недавно столь густые. Он предлагает ей другое путешествие - внутрь. Выпьем с горя! И просит сказок, и требует песен. Пожалуйста!

                                       Выпьем. добрая подружка

                                       Бедной юности моей,

                                       Выпьем с горя; где же кружка?

                                       Сердцу будет веселей.

                                       Спой мне песню, как синица

                                       Тихо за морем жила;

                                       Спой мне песню, как девица

                                       За водой поутру шла.

И заговаривает сердечную боль и душевную смуту бесконечными повторами. Очерчивает круг. Оберег, испытанный Хомой Брутом из гоголевского "Вия". Чур, мы в домике! Потаённое, истинное, своё не отдай никаким тёмным силам. Пусть хоть как беснуются за окном.

                                      Буря мглою небо кроет.

                                      Вихри снежные крутя;

                                      То как зверь она завоет.

                                      То заплачет. как дитя.

                                      То по кровле обветшалой

                                      Вдруг соломой зашумит.

                                      То, как путник запоздалый,

                                      К нам в окошко застучит.

Душа человека стара. Всё она знает и про девицу. и про синицу. Она прядёт бесконечную нить нашей судьбы. Не случайно самые сокровенные беседы мы называем "разговорами по душам".

Тело же - мимолётно. Спеши показать ему леса, снега, мороз и солнце. Пронестись "бразды пушистые взрывая", поймать глазами. Это жизнь. Это прекрасная молодая жадность.

Герой "Зимнего утра" потому и не может усидеть на месте, что впереди целый день. Да не простой, а чудесный. Нужно так много успеть!

   А вечером хочется молчать и слушать. И Пушкин снова стучится в наше сердце. "Телу нужна воля!" - звенит утро. "Душе необходим покой", - нашёптывает вечер.  Каждому человеку - отдельное время года. Свой собственный дом и свой собственный круг.

 

Рисунок Т. Мавриной