Денис Драгунский "Мальчик, дяденька и я"

   Однажды в сборнике про Москву я прочитала рассказ Дениса Драгунского "Садовая, бублики и брынза". Про то, как переехали из подвала на одиннадцатый этаж, с видом на Садовое кольцо. Про то, что бублики в самом деле были на углу: с маком шесть копеек, простые пять. И эта одна маковая копейка решала судьбу: простые были хороши с маслом, а маковые - с брынзой.
   Это был второй по частоте задаваемый вопрос после первого: действительно ли Денис выливал за окно негодную манную кашу? Действительно ли они пили чай с бубликами и брынзой, как в рассказе про светлячка?
   Оказывается, так и пили. Брынзу вымачивали предварительно в кипятке, чтобы не очень была солёная, бублик резали на четыре части, потом ещё вдоль... Такие же неведомые штучки, как вид из окна на Садовое кольцо. Бывает только в Москве.
   Да, были бублики. Горячие, на верёвочке. Нести домой их нужно за пазухой, чтобы не простыли...
Так Денис и вырос. Повзрослел, постарел.
   Однажды у него остановилось сердце. И доктор, который командовал электрошоком, вшил ему под левую ключицу Ригу. То есть стимулятор, конечно же. Но разве писатель так скажет?
   "Я тычу себя в грудь пальцем - вот, вот здесь. Люди не знают анатомии и думают, что это и есть сердце. Ну в общем-то они правы.
   Рига вшита в меня, она совсем маленькая, размером со старинную серебряную монету. Можно потрогать пальцами, убедиться - вот она, всегда со мной.
   Я её очень люблю. Трогаю пальцами, вспоминаю и улыбаюсь.
Странное дело - мне совершенно безразлично, что о ней говорят. Всякое говорят. Но разные огорчительные сведения я пропускаю мимо ушей. И отвечаю: "Может быть, может быть. А может быть, и нет. Но это неважно. Главное - она красивая, она хорошая, она мне нравится уже давно."
   Книга "Мальчик, дяденька и я" - сборник воспоминаний о днях, проведённых на Рижском взморье, в Дубулты. Некогда там располагался Дом творчества писателей литфонда СССР, которым пользовались не только (и не столько) писатели, но и члены их семей. Папа Драгунский, по причине нездоровья, предпочитал проводить лето на подмосковной даче, а подросший Денис с мамой - в Дубулты, полный срок, двадцать четыре дня.
   "У нас даже была такая забава - играть в писателей. Дело в том, что почти в каждом писательском доме был справочник Союза писателей. Десять тысяч человек писателей было в СССР, страшное дело.
   Этот справочник переиздавался почти каждый год, и поэтому у разных людей были справочники разных лет. Игра же состояла вот в чём: мы ставили на кон деньги, например, по копейке или по две, и дальше кто-то говорил (или волчок вертели, или на пальцах выкидывали), и получалось, например, 145 и 6. Это значило: 145-я страница, 6-й писатель сверху. Как правило, выигрывал тот, кто мог сказать: "Да, я знаю этого писателя". Везло тому, кто случайно наталкивался на писателя, действительно всем известного. Тут уж никто не сомневался, что этого писателя человек знает, потому что его знали все. Если же попадался писатель неизвестный, которого человек знает, вернее, утверждает, что знает, то это надо было доказать. Например, назвать одну-две книги. Врать не всегда получалось. Потому что попадётся тебе какой-нибудь Иван Козлов, ты скажешь: "Конечно, знаю". Ведущий спросит: "Ну и что же ты этого Ивана Козлова читал?" Ты соврёшь и скажешь: роман "Мать партизана" и повесть "На границе". Придумаешь такое типичное советское название, а тебе закричат: "Врёшь, врёшь, врёшь!!!" И торжествующе прочтут: "Козлов Иван Петрович, поэт, переводчик с армянского". Поэтому добраться до известного писателя было довольно трудно".
   И это только писателей было десять тысяч. А прибавьте ещё членов их семей... Одним словом, есть что вспомнить.
   Возвращаясь в прежние места снова и снова, нельзя знать заранее, кого ты там встретишь: мальчика, дяденьку или найденного наконец себя? Или ещё не найденного?
   Даже после Москвы, после вида на Садовое кольцо, это была другая жизнь на двадцать четыре дня. Копчёная курица, вбитые сливки... Сейчас такая ерунда - иди и покупай. Но тогда...
   Ресторан "Вей, ветерок!" Кафе "Старая Рига" - только для дам среднего и старшего возраста: забежать по дороге на службу, выпить чашку кофе, поболтать с подругой. Тысяча лет пройдёт так, и не заметишь.
   Но проходит всё, даже тысяча лет. И писателей у нас теперь гораздо больше, чем членов их семей, включая всех зятьёв и свояков. Никакого Дубулты на них не напасёшься, поэтому пусть лучше так и останется неразменной серебряной монетой для тех кто помнит.
   " - Ой, слушай, хватит. Не сходи с ума, - сказал я маме и почувствовал, что у меня краснеют уши.
   Они покраснели у меня так сильно, что я взялся за них руками. Они в самом деле стали горячими, и я почувствовал буквально через две секунды, что я влюбился в Варю Бессарабову по уши. Вот по эти самые горячие уши, которые я держал холодными руками."
   Казалось, что Денис с кашей и бубликами никогда не вырастет, так и останется сатириком-первоклассником, бичующим папу и Васю. А он взял и вырос.
   И я по-прежнему мало что знаю о Прибалтике. Там янтарь и сосны, и неброское море, и долгая дорога в дюнах под музыку Раймонда Паулса. Там прячется за сосной потрясённый Артур, узнавший голос Марты и своего взрослого и очень красивого сына. Что же ты медлишь, Артур? Выходи к морю, к ним, и пусть скорее всё будет хорошо!
   Но голос рассказчика умолкает, история заканчивается, ни оставляя нам ни единого шанса на спокойствие.
   "На скамейке сидела совсем юная женщина, почти девочка. Вернее, уже не молодая. Точнее сказать - пожилая. В общем, как я. Это была Ася Черновицкая.
Я сел рядом.
Она посмотрела на меня.
 - Привет, - сказал я.
 - Привет, - ответила она, совсем не удивившись.
 - Ты меня узнаёшь? - спросил я на всякий случай.
 - Да, конечно, - кивнула она.
 - Я хотел тебя спросить... - я слегка растерялся.
 - Да, пожалуйста, я слушаю, - она улыбнулась.
 - Я хотел тебя спросить, - сказал я, - что у тебя было в жизни?
 - У меня в жизни ничего не было, - сказала он. - Кроме жизни.
Правильно.
У меня тоже."


Отправляю рассказ к Людмиле Фёдоровне в февральскую "Книгу месяца"