Но кроме самых суровых и страшных клятв, есть в нашей жизни и вечные слабости, и несокрушимые исключения. И нужно было мне сразу тогда сказать: кроме Пушкина. И нарушать ничего бы не пришлось.
Поскольку Пушкин - наше всё, то и встретиться он может везде. Например, в хламном дешёвом магазинчике, куда я захожу изредка, чтобы купить очередную упаковку шариковых ручек, влажных салфеток, тетрадку для черновиков или неожиданно прекрасную для такого места керамическую чайную кружку.
И вот там, в куче раскрасок и новых русских романов, лежали, как будто только меня и дожидались, "Сказка о золотом петушке" и "Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях". Они у нас есть, конечно, и не в одном экземпляре, но какое это имеет значение, если речь идёт о Пушкине?
- Почему Александр? - спросил Игорян, рассматривая обложку. - Ведь Пушкин Александр Сергеевич!
Как могла, я объяснила. Но мне и самой ужасно режет слух и глаз это рассечение самого гармоничного в мире имени. Для меня он Пушкин. Или уж тогда Александр Сергеевич.
Золотые классики просто не идут с моего языка без отчества. Пётр Чайковский, Фёдор Достоевский, Николай Гоголь... Невозможно. Лев Толстой, правда, идёт за милую душу. В виде исключения, потому что и без отчества звучит как титул: царь Дадон, князь Мышкин, Лев Толстой... Но Пушкина даже няня звала "батюшка Александр Сергеевич". А мы чем хуже няни?
Книги мы купили, конечно, не из-за текста, который давно затвержен наизусть. Купили из-за атмосферы, созданной художником Евгением Антоненковым. Он даже "Золотого петушка", которого я в детстве не очень любила и тоскливо побаивалась из-за тягостного, какого-то неясного и несчастливого финала, он сумел развернуть новой, совершенно пушкинской гранью - мудрой и прозрачной. Всё, что пройдёт, непременно будет мило. А страдания человеческие так ничтожны перед лицом вечности, даже смешны... И Пушкин это знал.
Никогда не нравился мне ни царь Дадон, ни провокатор-звездочёт, но тут я не удержалась, и, в виде исключения, горячо полюбила обоих.
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить...
Тут соседи беспокоить... А дальнейшее известно.
И даже Шамаханская царица с огромным вороньим гнездом на голове была таинственна и прекрасна, как истинное яблоко раздора. Настоящий урок всем добрым молодцам. И красным девицам тоже.
"Сказка о мёртвой царевне" сразу поразила непривычно колобкообразными богатырями, пожилой сенной девушкой и полностью разрывающим шаблон царевичем Елисеем.
И глазами: в диком лесу, куда заманила Чернавка царевну - глаза из дупла; у чёрного кота. которого взяли с собой для храбрости в светлицу сватающиеся богатыри - глаза.
И весь мир там был таков: матовый, таинственный - с теремами, пещерами и говорящей природой. Где-то и когда-то происходящий - сразу везде и всегда. Знакомый с детства и совершенно другой.
И ничто, даже огромный воротник, не помешало Елисею поцеловать и оживить свою невесту. А если бы он ещё точно так же поцеловал и оживил пса, проглотившего ядовитое яблоко, было бы полное счастье.
Но мудрость заключается в том, что ничего полного в нашем мире быть не может. Поэтому мы так часто делаем исключения из правил и находим там, где и не думали искать.
Ирина, у вас я всегда знаю, что всё равно найду, и так и получается, чтобы Александр Сергеевич; непривычный, хотя и узнаваемый Антоненков, отклик только что появившимся мыслям и событиям дня. Спасибо!
ОтветитьУдалитьСпасибо, Катя! Меня очень порадовали эти иллюстрации. Мы с детства привыкли воспринимать сказки Пушкина как русские народные, но это была бы для него слишком простая задача - создать литературную сказку в русском стиле. Сказки Пушкина - абсолютные, он как будто поднимается надо всем мировым сказочным пространством и видит его целиком; таким зрением обладают только гении. И Антоненков - очень талантливый, очень чуткий художник, он смог это понять и передать.
УдалитьИрина, так мне неожиданна озвученная вами мысль о мировом сказочном пространстве. Я никогда об этом не думала. Но не воспринимала и сказки Пушкина русскими народными. Для меня Пушкин нарисованный - это Татьяна Маврина, и мне кажется, что она говорит о том же. Антоненков нравится давно, первые купленные книги для сына были с его рисунками, так же неожиданно они прозвучали в сказках Чуковского, это о том же, только понятнее мне. И сказки Козлова, нарисованные Антоненковым, мне милы.
УдалитьДа, иллюстрировать классические произведения нужно поручать только самым лучшим художникам - они же как переводчики с одного языка на другой. Мне всегда было обидно за художников и переводчиков; почему их имена печатают где-то в незаметном месте маленькими буквами, а не на обложке, рядом с именем автора?
УдалитьАбсолютно согласна! Имя художника всегда было очевидно важным для меня, а переводчики появились позднее, первым заинтересовалась, когда полюбила Гессе, думала, кто же смог так перевести его, как его имя. И было интересно как звучит, как понимается писатель в оригинале. Почувствовать разницу.
УдалитьМне сейчас вспомнился эпизод из фильма "Осенний марафон": когда Бузыкин диктует перевод влюблённой в него машинистке, и она на полуслове вскакивает, восхищённо обнимает его: "Ты такой талантливый, Андрюша!" "Нет, - отвечает Бузыкин, - Это они талантливые, а я только перевожу." Бузыкин не прав, и он очень талантливый. Мне даже кажется, что оригинальный текст легче написать, чем сделать художественный перевод; ведь это не только язык нужно знать в совершенстве, но и эпоху, культуру, суметь передать авторский стиль, юмор, атмосферу текста... Колоссальная работа!Для меня особенно непостижимо, как переводят игру слов, каламбуры, поэтические метафоры, диалекты... И эти люди всегда в тени, несправедливо.
УдалитьДа-да! И фильм, и загадки иностранной фантазии автора! Из недавнего восхищённого - Простодурсен со всеми своими ягодами понарошками и кудыками в стихах.
УдалитьДа, я тоже думала про эти понорошки, когда читала Простодурсена! А когда читаю про Винни-Пуха, думаю без перерыва: Щасвирнус, искпедиция, обалдевать знаниями... И нужно адаптировать текст к русскому менталитету,при этом не нарушив его очарование. И я совершенно не представляю, как переводят иностранные переводчики русских классиков. Опять вспомнился профессор Хансен из "Осеннего марафона", пытавшийся осознать, кто такая "облизьяна" у Достоевского, и "фря ты эдакая".
Удалить