Когда я чёрен...

   Отгадайте загадку. Как-то раз я нашла её в интернете и захлопала в ладоши, потому что очень люблю русский язык. Вот, пожалуйста: "Когда я чёрен, я куслив и задорен, а лишь покраснею, так и присмирею."
   Куслив... Вы прислушайтесь только, как велик и могуч. Правильный ответ будет: рак. Официальный. Но у меня есть ещё собственный, домашний вариант. Индивидуальный. Дочь-живописец, вот что я отвечу.
   Вот она задорно обследует жилище, откладывая в сторону важные предметы быта: стеклянную бутылку из-под уксуса, поварёшку, початую прошлогоднюю свечу вместе с коробком и спичкой. Немного съестного: конфету, луковицу, дырчатое печенье. Всё отложенное нужно унести к себе в комнату и закрыться. "Буду рисовать соусом", - предварительно скажет дочь-живописец.
   А Игоряну ведь интересно, что там такое происходит за дверью, что за соус такой. Он как раз планировал поваляться на кровати старшей сестры, и чтобы она рядом тоже валялась, и толкаться, и пробираться под одеялом со словами: "Идут нижние подкопщики!" Всё это очень заманчиво. Но живописец что-то куслив сегодня.
 - Игорян, иди! - настойчиво просит старшая сестра. - Я не буду сейчас с тобой валяться, никаких подкопщиков. Я работаю! Игорян, нет! Дверь закрой!
   Игорян в знак протеста начинает поминутно заглядывать в запрещённую комнату, громко и отчётливо обращаясь к сестре на свои собственные странные лады.
 - Эвиком! - выкрикивает он. - Эвисон! Эпикус-комуникус!!
 - Игорян, уйди! - ещё более кусливо реагирует дочь-живописец. - Мама, возьми его! Мне соус нужно натирать.
   Я заманиваю Игоряна книгой про Илью Муромца. Может, свою когда-нибудь напишу: "Девочка и мальчик очень разного возраста. В чём прелесть?"
   Через какое-то время дверь открывается. Идёт. Моей дочери идёт все узкое, длинное, странное, сливовый цвет, полосатые шарфы. Но в этот миг ей больше всего пошёл бы вопрос: "Молилась ли ты на ночь, Дездемона?" Её лицо было густо припорошено чёрным, руки тоже были по локоть черны.
   На столе стояла открытая упаковка соуса - маленькие чёрные брёвнышки, похожие на уголь. Несколько штук были тщательно измельчены в отдельной коробке. Этот порошок особенно был заметен на светлой столешнице. Мы специально заказывали этот огромный стол, чтобы удобно разместились на нём все папки, все большие листы, все мелкие огрызки с неоконченными людскими фигурами. Но помогло не очень. Папки, листы и огрызки лежали где угодно в самых причудливых позах. А на столе царил художественный соус пополам с кисточками. И на полу тоже соус. В соусе был мольберт, купленный в розовые времена дошкольной изостудии и наконец-то по правде пригодившийся.
   На ковре лежали рядком несколько готовых чёрных работ - поварёшка, бутылка из-под уксуса, пухлое аппетитное печенье...

 - Мне начинает казаться, - сказала чёрная дочка-живописец, довольно поблёскивая глазами, - я кое-чему научилась за этот месяц. Но надо больше работ. Завтра снова буду соусом рисовать.
Свеча мягко горела из черноты. Как в жизни. Хотелось печенья.
   Чтобы отмыть соус от стола, пола и от себя, нужно очень много горячей воды. Нужно долго горячей воды. Выйдя из душа с полотенцем на голове, дочь-живописец упала на кровать. "Лишь покраснею, так и присмирею." До завтрашнего соуса. Велик и могуч.