Пётр

  

   Несколько лет тому назад в магазине игрушек ручной работы я купила длинного грустного невесомого персонажа в белом. Подвесила его к потолку и назвала Петром.
   Летом, когда окна были открыты, Петра качал тёплый ветер. Случайно залетевший в комнату тополиный пух застревал в кружевном воротнике Петра. Спутанные чёрные волосы трепетали.
Слеза на щеке подразумевалась.
   Ночью Пётр был похож на маленькое ненавязчивое привидение. Его одеяние, невероятно приятное на ощупь, будто светилось в темноте. Но через какое-то время запылилось.
И теперь я не знаю, как быть.
   Прежней белизны хочется, но не будешь ведь стирать хрупкую игрушку ручной работы. Там ведь и длинные башмаки покрыты бронзовой краской. А на голове чудо-колпак.
Или вдруг с лица смоется всё выражение?
   Отколотить Петра палкой-выбивалкой? Но это будет не очень смешная комедия.
Отнести в химчистку, как ковёр или шубу? Лёгкого такого, невесомого такого?
"И что же ты будешь делать?" - молча спрашивает Пётр. В руках у него тонкая лучинка, к которой привязан за нитки ещё один Пётр, маленький.
   Большой Пётр кукловодит маленьким Петром у меня под потолком. А я думаю не про белое, а про пыль. И это тоже так себе комедия.
   Белый Пётр ироничен и непрост. Все думают, что он сию минуту расплачется от обиды, вселенской несправедливости и сложного неразделённого чувства.
   Но слеза-то на щеке нарисована. При необходимости она в два счёта смывается вместе с пудрой.
   Его серенада писана здоровым сердцем, безо всякого намёка на глубокую рану. Спасибо, Булат Шалвович, вы помогли понять эту белую печаль:
                                Поздней ночью в небе одна
                                Так соблазнительно светит Луна,
                                И я б хотел для Вас с небес её достать,
                                Но как мне быть, ведь ночью нужно спать.
   А за то, что он спит, как гигантский ленивец, и ночью, и на зорьке, его нужно обожать. Его одного.
   Вот такой Пётр висит у меня под потолком с маленьким Петром на нитке. И малина ему не нужна, и ангина ему не страшна. И я что-нибудь обязательно придумаю, чтобы он стал белым по-прежнему.
                                Из того, что запомнилось у Петра -
                                Очень длинные белые рукава.
                                Пётр и сам был как-то чрезмерно бел.
                                Пётр никогда не плакал. Видимо, не умел.
                                Каждое утро Пётр менял выражение глаз -
                                На щеке выращивал слезы -
                                В профиль, потом анфас,
                                А другую давал любому - а ну, ударь!
                                Вот такой был Пётр. Другой. Не который царь.
                                Из того, что останется от Петра -
                                Только песня о том, как любил вчера,
                                О том, как был несуразен. И не у дел.
                                О том, как совсем не плакал. Видимо, не умел.