Кофе-кофий

Город в кофе

   Однажды, когда мне было лет 11, я зачем-то засунула руку в банку из-под растворимого кофе. Не могу сказать, что такое на меня нашло, но случается же порой: дети то голову в супницу затолкают, то электрическую лампочку в рот. Называется эксперимент. Вот и я так же.
   Сначала всё шло гладко, рука отлично поместилась в банке, а потом я её (руку в смысле) зачем-то повернула и порезалась об острый край. Очень глубоко. На том месте у меня теперь шрам.
   И всё бы ничего, любая рана со временем заживает. Но с тех самых пор слово "кофе" ассоциируется у меня с дискомфортом - физическим и душевным. Это напиток настолько горячий, что его невозможно пить, либо, пока ты душевно беседовал, остыл так, что пить его просто невыносимо.
   Или утром - слышишь сквозь сон: на кухне жужжит кофемолка. Это значит, что папа уже там, готовится к напряжённому рабочему дню. Это значит, что через каких-то пять минут он заглянет ко мне в комнату и скажет бодро: "Подъём, подъём, подъёмчик!" А за окном - январский мрак, и первый урок сегодня - сдвоенная геометрия, которую я ненавижу.
   Я выхожу в кухню, насквозь пропитанную чарующим ароматом, я размешиваю в огромной чашке с кипятком добрую порцию малинового варенья и делаю бутерброд с очень толстым куском очень вкусного сыра. Но тревога и тоска коричневой пеной поднимаются во мне. И так три раза. Готово. Всё-таки выплеснулось через край.
   Я без всякой кофейной гущи знаю, что будет со мной через час. Половинка тетрадного листа и такая же маленькая самостоятельная работа, с которой наша учительница математики начинает каждый урок - проверить, как мы усвоили тему.
   Учительница будет ходить по классу, периодически напоминая: "Осталось пять минут...три минуты...одна минута..." А потом вырвет из-под моей лихорадочно дописывающей руки трёхгранную призму с кое-как опущенным на основание перпендикуляром, мешанину из синусов, косинусов и кошмарную дробь, которая вышла в ответе: одиннадцать тридцать седьмых пи!
   Герои классической русской литературы всегда кушали кофий. И вот это просторечное "кушали" как-то приглушало огненную горечь, одомашнивало. Мне представлялся богатый телом русский барин: белоснежная салфетка вокруг розовой шеи, маниловские голубые глаза, тонкая серебряная ложечка в толстых пальцах, унизанных серебром же, тёплые ещё бисквиты...
А то, что у него в чашке, сдобренное как следует настоящими деревенскими сливками  - так, забава, фантастический проект, мечта о всеобщем счастье, но никак не утренний жёсткий горн, без которого проснуться нельзя. Барин никуда не торопится, никуда не опаздывает. Он кушает совсем не то, что тянут через трубочку на бегу из бумажного стакана, не венец бизнес-ланча.
   Кофий - это не он, это такое оно, с видом на заливной луг, это не для активных и целеустремлённых. Латте какое-нибудь.
   Да-да, когда-то я тоже хотела кушать и всегда заказывала в кофейнях латте. Мне почему-то примитивно казалось: кофейня - значит, непременно кофе, и я выбирала меньшее, некрепкое зло, из уважения к ауре заведения. И потом, ворочаясь до рассвета в постели, не в силах уснуть, думала думу: больше никогда в жизни! Что кофе, что кофий - в основании один смысл: ранить и сердце не на место поставить. Вместе с кофе-кофием поднимаются на штурм новой рабочей недели, под его знаменем освобождают от оброка крепостных мужиков.
Поэтому теперь я всегда заказываю в кофейнях коктейль "Бодрость". Ягодный.
...Люди мгновенно и мирно засыпают после трудного дня, после задушевного разговора, после двойного несладкого эспрессо  вприкуску с горьким шоколадом. И людям ничего. А если будет нужно, самый популярный в мире напиток разбудит утром, сведёт с единственным и неповторимым человеком, подсунет гениальную идею.
   А я размешиваю в кипятке малиновое варенье и кладу на хлеб толстый кусок сыра. Видимо, я всё-таки очень глубоко порезалась в детстве.